Как же я ненавижу грёбанных русских.
Каждое утро просыпаюсь и первым делом, после просмотра новостей, желаю всей блядской россии задохнуться от смрада желчи и гнили, в которой они уже привыкли жить за эти три месяца.

Честно говоря, до этого разговора я не думала, что главной причиной беспокойства по поводу моей поездки в Украину будет не путь одной через две страны, а пребывание во Львове, куда также прилетают ракеты. Мне казалось, я не буду бояться возвращаться.

Я часто воображаю момент, когда мы вернёмся домой. Знаю, что частично разрушен забор, это пустяки, а за ним - высокая зелёная трава, по которой видно, что за домом давно никто не следит. Слева вдоль дорожки кусты роз и пионов, справа - мамины тюльпаны и нарциссы, большое дерево с зимними яблоками. На окнах с внутренней стороны блестят полоски скотча, от чего не понятно, не треснуло ли где-то. На втором этаже окна выбиты, со стороны дороги бьется на ветру оконная рама о фасад. Входные двери будто ведут в другую реальность, как только переступаешь порог, сразу падает камень с души и понимаешь «я дома».
В прихожей лежит пара пакетов и небольшая сумка, которую мы в последний момент решили не брать, потому что боялись, что нас не возьмутся вывозить с вещами да ещё и с котом. На ламинате следы от грязной обуви - в то время было очень снежно, а у нас не было возможности снимать ботинки, когда приходилось забегать на секунду в дом то ли за всевозможными тёплыми вещами, то ли за водой. Бутылки с водой в ванной, мы успели набрать их ещё в первый день, когда было электричество. Тут же - воспоминания о том, как в один из дней в последний момент вместо того, чтобы бежать в погреб, мама затолкнула меня в ванную и накрыла меня всем телом, сидя на коленях, когда по нашей улице прошлись градами и попали в два соседних дома. Тогда мне казалось, что мы умрем.
В коридоре большой красивый шкаф, нам привезли его только за несколько недель до войны, мы ещё не успели его полностью заполнить. Кстати, красивенную и дорогущую кухню мы поставили тоже только к Новому году, наконец-то всё обустроилось так здорово, как мы о том и мечтали. Пускай потекший холодильник будет самой большой неприятностью в моей жизни.
В моей комнате задернуты плотные шторы, это могло бы спасти от осколков стекла. На стене скетч-карта Европы, на расположении Харькова наклеено сердечко. На полках моя большая любимая библиотека, некоторые из книг совсем новые, я пока не успела их прочесть. В шкафу куча вещей, часть из которых с ценниками - я покупала нового на лето тогда, когда ещё не думала, что смогу обходиться двумя футболками и парой джинс все грядущие месяцы. На столе в стеклянной вазочке высохший букет, под ним отрывной календарь «Мій щасливий 2022», который нам подарили на работе к Новому году. Перед отъездом я оставила его на пятом марта, в доме до сих пор царит этот день. На всём - огромный слой пыли, который мне не терпится убрать, чтобы поскорее сменить пятое марта на неопределенный для меня сейчас день.

Конечно, такой несусветный п*здец сказался на психике каждого, даже самого здорового человека. И, как бы ужасно это не звучало, то, что моя сестра сорвётся, можно было предположить - человек три недели таскал трупы чужих людей в блокадном Мариуполе. Они были там вдвоём с мужем, вдвоём вернулись к старым привычкам, вдвоём врут, что всё в порядке, но мы уже знаем наверняка. Сейчас это алкоголь, но для людей, которые так долго лечились от зависимости, это огромный шаг в глубокую яму. Я не знаю, что я могу сделать, чтобы спасти ее жизнь.

Да, мне правда до сих пор кажется, что всё происходящее нереально и мне нужно проснуться от кошмарного сна.

Выход из комнаты меня угнетает. Люди вокруг гуляют, занимаются каждый своими делами, сидят компаниями в кафешках на летних площадках, покупают кофе и мороженое, смеются, любят, живут спокойной мирной жизнью. Оно и понятно, это не их война. На меня накатывает такая волна грусти и печали от того, что ещё недавно такими же были мы, что мы отлично проводили дни и ночи вместе, что мы были действительно счастливы, а теперь нас раскидало куда попало друг от друга, и каждых из нас «гуляет» только в ленте новостей.

Из хорошего: у меня появилось желание что-то делать и чем-либо заниматься.
Из не очень хорошего: мне хочется чем-либо заниматься в одиночестве и ни с кем не разговаривать. То есть мне не хочется работать, где я постоянно общаюсь с десятками людей, мне не хочется посещать курсы, где нужно два часа слушать, как кто-то вещает лекцию, хотя я очень ждала начала обучения. Я купила футболку и леггинсы и собираюсь пойти в спортзал, я хочу заказать книг на английском и выходить в пустой парк читать в свободное время. Раньше я нуждалась в социализации, только сейчас всё не так, как раньше.

Мне сейчас прислали фото моего дома - целый!!! Только некоторых окон нет, вроде, только на чердаке, хотя, кажется, и внизу одно выбито. Весь двор в тюльпанах, вишенки цветут, всё зелёное. Плачу, потому что очень рада, плачу, потому что очень болит, безумно хочу домой.

ХАРЬКОВ-МОСКВА
 
«Сапсаном» из суетливой весенней столицы, от бурлящих Патриков, от московских театров – в партере яблоку негде упасть, цены заоблачные! – от битком набитых торговых центров и вечных пробок – и вы окажетесь в солнечном прохладном Петербурге. Будете гулять по набережным, щурясь на прохладном бризе, устроите себе небольшой тур по знаменитым, уже, кажется, на весь мир питерским гастропабам или по бесшабашным местным питейным заведениям. Кажется, Питер далеко, но вот же он, рядом  совсем – чуть больше семисот километров. Всего-то четыре часа скоростным поездом, и уже совсем другой вайб. 
 
А если бы «Сапсаны» шли не север с Ленинградского вокзала, а на юг – с Киевского, то за те же четыре часа москвичи приезжал бы в Харьков. Помню, маленьким я ехал через Харьков на юг, правда, обычным поездом. В Харькове стояли час. Все на перроне говорили по-русски, мы покупали пирожки с картошкой, семечки и малосольные огурцы. Осталось воспоминание на всю жизнь почему-то. 
 
Сейчас поезд Москва-Харьков прибыл бы прямиком в преисподнюю. В город, где российскими бомбардировками и обстрелами разрушены две тысячи домов. Многоэтажек, школ, больниц. В город, откуда уехала треть жителей, а остальные, цепляясь из упрямства за осколки своей старой жизни, каждый день рискуют погибнуть под осколками российских ракет и снарядов. В город осажденный безжалостным врагом, который показал, на что способен в Буче и Ирпене. 
 
Безжалостным врагом? Да кто же этот враг? Не те ведь люди, которые гуляют на Патриках, скупают всякую всячину в московских ТРЦ и торчат в пробках, мечтая скорее добраться до дома, где их ждет семья? Эти люди ведь просто люди, они не могут желать смерти другим таким же людям в таких же панельных домах, говорящих на том же самом языке, которых и зовут-то часто так же. Так? Не могут. Они же никаких преступлений не совершают, и стрелять ни в кого не стреляют. Что же они делают? 
 
А они делают вид, что ничего не происходит. Они стараются не обсуждать творящееся от них в каких-то четырех часах пути на адском «Сапсане». Благо, из Москвы харьковская канонада не слышна, а уж до Мариуполя из российской столицы вообще черт знает сколько ехать, да никому это и не интересно, где он! Если в «Яндекс» вбить запрос «Расстояние от Москвы до Ма…», то первым вылезают Мальдивы. Подскажу: до Мариуполя из Москвы на машине ехать пятнадцать часов. Пятнадцать часов за рулем от набитых публикой московских театров до театра с надписью «Дети», разбомбленного российскими ВКС. До того самого роддома. До «Азовстали», который сопротивляется, как Брестская крепость. 
 
Сопротивляется кому? Давайте не будем об этом, давайте не будем о войне, давайте и слово «война» говорить не будем, потому что не все ведь так однозначно. Давайте танцевать, пойдемте в ресторан, пойдемте в театр, да просто в ТЦ в киношку хотя бы, давайте притворяться, что жизнь идет своим чередом, что все нормально. Ну да, ну какая-то спецоперация, ну где-то какие-то азовские нацисты, ну и черт с ними, это ведь там, это не у нас с вами. И нам-то, между прочим, тоже не сладко: то Apple Pay супостаты отключат, то Макдональдс отзовут, думают, возьмут нас измором. А мы им назло будем все равно гулять и веселиться, напугали ежа голой жопой! Москва и Питер выглядят нормально, в них нормальная жизнь, такая же почти жизнь, как раньше.
 
Пузырь. В пузыре: тарелка с салатом или со щами, театральная сцена, киноэкран, дорога на работу, дорога домой. А того, что бурлит кровищей и гноем за пределами этого пузыря, из чего сейчас сделан весь остальной мир, как будто бы и не существует. Да вот только оно существует. Да, оно еще не прорвало плаценту, не хлынуло в жизнь каждого нашего человека кровью и гноем, но давление снаружи все сильней, и внутри пузыря оно тоже растет. 
 
Не ходят российские поезда и в Николаев, и в Одессу, и в Краматорск. В Бучу, в Донецк. Украина, населенную живыми людьми, которых российская армия убивает каждый день зря, просто так, ни почему и ни зачем, надежно отрезана от сообщения с Россией. Смотрим в тарелку, только ни в коем случае никуда не отводим взгляд. Ни на сантиметр. 

Но ведь это от имени росии каждый день под лживыми, каждый день разными предлогами, осуществляются убийства и разрушения в Украине. И о них все равно становится известно людям в пузыре. Трупный смрад просачивается внутрь, плацента не может всего отфильтровывать. И вот еще страшней: смрад становится частью нормальности, убийства мирных людей под теми же именами и фамилиями, что у тебя, становятся частью нормы. Нормой становится на замечать это, не говорить об этом, а если говорить – то заготовленными государством штампами, заведомым враньем. Библейские запреты снимаются, даже доисторические табу отменяются, людоедству выискивается оправдание. 
 
Не надо верить, что новая нормальность будет похожа на нормальность прежнюю. Отрава уже проникла и в тело, и в душу, просто действует она не в одно мгновение. 
 
Мы отказываемся думать, что поезд из Москвы в ад идет четыре часа,  мы не собираемся ехать в ад из суетной весенней Москвы, но скоростная магистраль туда уже проложена, и теперь ад мчится по ней к нам. 

Из одной комнаты на четверых мы собираемся переезжать в квартиру. Там ничего нет, просто голые стены. Думаю, что мне нужно, кроме матраса и подушки? Чашку и тарелку мы купили здесь, для существования, вроде, хватит. Я не представляю себе покупку каких-то предметов быта или мебели, потому что я хочу домой, потому что у меня есть дом, я ещё немного тут пересижу и уеду. Я злюсь, когда Л. говорит «обживайтесь потихоньку», не буду я ничего обживать, я сейчас просто на паузе, это скоро должно закончиться.
Сегодня ровно два месяца с начала войны.

Я сегодня волонтерила в центре для беженцев из Украины и наблюдала неприятную картину. Пришли трое, женщина и двое мужчин из Славянска, продлевать свои рабочие визы на визы для беженцев. То есть люди давно работают в Европе, просто решили воспользоваться ситуацией. Помогаю им заполнять документы, пункты прописаны на чешском и украинском языках, один мужчина говорит «тут всё на укрАинском, я не понимаю этот дебильный язык». Получили визы, получили страховки, набрали два мешка гуманитарной помощи, добрые чехи подарили им новую коляску, детское кресло, коробку вещей. Вот это их расея пришла спасать, я правильно понимаю?

Как же всё это надоело, как же я хочу домой.

Сообщили, что в Харькове погиб наш сотрудник. Я не знала этого человека, но мне ужасно больно за нагло отобранную невинную жизнь - погиб от прямого попадания в свою квартиру, свой собственный дом, в 23 года.

Мой одноклассник до начала войны служил в Киеве и там же оказался на передовой. Где именно не говорил никому, даже маме, нельзя было. Сегодня утром мы узнали, что он ранен и находится в госпитале, как минимум с ранением руки и контузией, я думаю, он многого не говорит. С ним обязательно всё будет хорошо.

Ко мне как-то не приходит ощущение того, что жизнь таки продолжается. По моему, я сейчас на паузе, всё происходящее - нереально, нужно только дождаться нашей победы и возможности существовать. В обычное время я корю себя за бесцельно прожитые часы, а сейчас уже почти два ужасных месяца разрушивших всё то настоящее и будущее, что мы с такой любовью лелеяли, мне кажутся приемлемой ценой за жизнь своей страны.